 Несмотря
на титанические усилия ненавистников Сталина, его авторитет в среде русского
народа не только не пошатнулся, но и окреп. Великие дела и завоевания
сталинской эпохи видны даже спустя много десятилетий. По сути, именно на них
всё и держится по сей день. И это несмотря на то, что Сталину довелось
действовать в условиях тотальной разрухи (после гражданской войны) и
беспощадного натиска внешних врагов.Историк
и публицист Андрей Фурсов так оценивает эту историческую фигуру:
«Однажды
Сталин сказал, что после его смерти на его могилу нанесут много мусора, однако
ветер истории его развеет. Всё и вышло так, как предвидел вождь. Не прошло и
несколько лет, как один из главных «стахановцев террора» 1930-х годов Н. Хрущёв
(именно на его запросе увеличить квоты на расстрел Сталин написал: «Уймись,
дурак») начал поливать вождя грязью. Хрущёв не был первым в этом плане:
систематический полив Сталина (правда, вперемежку с реальной критикой) начал
Троцкий, ну а не вышедший умом бывший троцкист Хрущёв оставил только полив.
Затем к Хрущёву в качестве «мусорщиков» присоединились наиболее рьяные из
«шестидесятников», ну а о диссидентах, «певших» под чужие «голоса» и «плывших»
на чужих «волнах», и говорить нечего — они были частью западной антисоветской
пропаганды.
Перестройка
ознаменовала новый этап в шельмовании Сталина. Здесь, однако, не Сталин был
главной мишенью, а советский социализм, советский строй, советская история, а
за ними — русская история в целом. Ведь заявил же один из бесов перестройки,
что перестройкой они ломали не только Советский Союз, но всю парадигму
тысячелетней русской истории. И то, что главной фигурой слома был выбран именно
Сталин, лишний раз свидетельствует о роли этого человека-явления не только в
советской, но и в русской истории — сталинизм, помимо прочего, стал активной и
великодержавной формой выживания русских в ХХ веке в условиях исключительно
враждебного окружения, нацелившегося на «окончательное решение русского
вопроса» — Гитлер в этом плане вовсе не единственный, просто он — по плебейской
манере — громче всех кричал, повторяя то, чему набрался у англосаксов.
Иначе
как бредом не назвать то, что «ковёрные антисталинисты» подают в качестве
«аргументации». Это либо сплошные, на грани истерики эмоции в духе клубной
самодеятельности с выкриками «кошмар», «ужас», «позор», очень напоминающими
шакала Табаки из киплинговского «Маугли» с его «Позор джунглям!», — эмоции без
каких-либо фактов и цифр. Либо оперирование фантастическими цифрами жертв
«сталинских репрессий»: «десятки и десятки миллионов» (почему не сотни?). Если
на что и ссылаются, то на «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Но Солженицын-то был
мастер легендирования и заготовки «подкладок». Например, он не претендовал в
«Архипелаге…» на цифирную точность; более того, выражался в том смысле, что
указанное произведение носит, так сказать, импрессионистский характер.
Подстраховался «Ветров» — вот что значит школа.
А
ведь за последнюю четверть века на основе архивных данных (архивы открыты) и
наши, и западные (прежде всего американские) исследователи, большинство которых
вовсе не замечены в симпатиях ни к Сталину, ни к СССР, ни даже к России,
подсчитали реальное число репрессированных в 1922-53 гг. (напомню, кстати, что,
хотя «сталинская» эпоха формально началась в 1929 г., по сути, только с 1939 г.
можно формально говорить о полном контроле Сталина над «партией и
правительством», хотя и здесь были свои нюансы), и никакими «десятками
миллионов» или даже одним «десятком миллионов» там и не пахнет.
За
последние годы появились хорошо документированные работы, показывающие реальный
механизм «репрессий 1930-х», которые как массовые были развязаны именно «старой
гвардией» и «региональными баронами» вроде Хрущёва и Эйхе в качестве реакции на
предложение Сталина об альтернативных выборах. Сломить сопротивление
«старогвардейцев» вождь не смог, но точечный (не массовый!) удар по их штабам
нанёс. Я оставляю в стороне борьбу с реальными заговорами — противостояние
Сталина левым глобалистам-коминтерновцам, как и Троцкий, считавшим, что Сталин
предал мировую революцию и т.п. Таким образом, реальная картина «репрессий
1930-х» намного сложнее, чем это пытаются представить хулители Сталина; это
многослойный и разновекторный процесс завершения гражданской войны, в котором
собственно «сталинский сегмент» занимает далеко не бoльшую часть.
Аналогичным
образом проваливается второй главный блок обвинений Сталина — в том, как
складывалась в первые месяцы Великая Отечественная война: «проморгал»,
«проспал», «не верил Зорге», «верил Гитлеру», «сбежал из Кремля и три дня
находился в прострации» и т.п. Вся эта ложь давно опровергнута документально,
исследователи об этом прекрасно знают — и о том, что Сталин ничего не проспал,
и о том, что на самом деле никогда не верил Гитлеру, и о том, что правильно не
верил Зорге, и о реальной вине генералов в канун 22 июня. Здесь не место
разбирать все эти вопросы, но от одного замечания не удержусь. Уж как
зубоскалили антисталинисты над заявлением ТАСС от 14 июня 1941 г.; в заявлении
говорилось, что в отношениях СССР и Германии всё нормально, что СССР продолжает
проводить миролюбивый курс и т.п. «Мусорщики» трактуют это как «глупость и
слабость Сталина», как «заискивание перед Гитлером». Им не приходит в голову,
что адресатом заявления были не Гитлер и Третий рейх, а Рузвельт и США. В
апреле 1941 г. Конгресс США принял решение, что в случае нападения Германии на
СССР США будут помогать СССР, а в случае нападения СССР на Германию — Германии.
Заявление
ТАСС фиксировало полное отсутствие агрессивных намерений у СССР по отношению к
Германии и демонстрировало это отсутствие именно США, а не Германии. Сталин
прекрасно понимал, что в неизбежной схватке с рейхом его единственным реальным
союзником могут быть только США, они же удержат Великобританию от сползания в
германо-британский антисоветский союз. И уж, конечно же, нельзя было допустить
неосторожным движением, к которому подталкивал русских Гитлер, спровоцировать
возникновение североатлантического (а точнее, мирового — с участием Японии и
Турции) антисоветского блока. В этом случае Советскому Союзу (относительный
военный потенциал на 1937 г. — 14%) пришлось бы противостоять США (41,7%),
Германии (14,4%), Великобритании (10,2% без учёта имперских владений), Франции
(4,2%), Японии (3,5%), Италии (2,5%) плюс шакалам помельче. Кстати, с учётом
этих цифр и факта решения Конгресса США очевидна вся лживость схемы Резуна и
иже с ним о якобы подготовке Сталиным нападения на Германию в частности и на
Европу в целом.
Есть
один чисто психологический нюанс в обвинениях научной и околонаучной братии в
адрес Сталина. Во всём, точнее, во всём, что считается отрицательным в
правлении Сталина (положительное проводится по линии «вопреки Сталину») винят
одного человека как якобы наделённого абсолютной властью, а потому всемогущего.
Но, во-первых, Сталину удалось упрочить свою власть лишь к концу 1930-х годов;
до этого — борьба не на жизнь, а на смерть, хождение по лезвию, постоянная
готовность отреагировать на радостный крик стаи: «Акела промахнулся». Война —
не лучшее время для единоличных решений. Ну а период 1945-1953 гг. — это время
постоянной подковёрной борьбы различных номенклатурных группировок друг с
другом — и против Сталина. Послевоенное 8-летие — это история постепенного
обкладывания, окружения стареющего вождя номенклатурой (при участии
определённых сил и структур из-за рубежа); попытка Сталина нанести ответный
удар на XIX съезде ВКП(б)/КПСС (1952 г.) и сразу после него окончилась смертью
вождя. Таким образом, в реальной, а не «профессорской» истории, по поводу
которой Гёте заметил, что она не имеет отношения к реальному духу прошлого —
это «…дух профессоров и их понятий, / Который эти господа некстати / За
истинную древность выдают», Сталин никогда не был абсолютным властелином —
Кольца Всевластия у него не было. Это не значит, что он не несёт личную
ответственность за ошибки, жестокость и пр., несёт — вместе с жестокой эпохой,
по законам и природе которой его и нужно оценивать.
Но
дело не только в этом. Простая истина заключается в следующем: тот, кто
руководил коллективом хотя бы из 10 человек, знает, что абсолютная власть
невозможна — и она тем менее возможна, чем больше подчинённых. Бoльшая часть
тех, кто писал и пишет о Сталине, никогда ничем и никем не руководили, не несли
ответственности, т.е. в этом смысле суть люди безответственные. К тому же на
власть они нередко проецируют свои амбиции, страхи, претензии, желания, «сонной
мысли колыханья» (Н. Заболоцкий) и, не в последнюю очередь, тягу к
доносительству (не секрет, что больше всего советскую эпоху Сталина и КГБ
ненавидят бывшие стукачи, доносчики, ведь легче ненавидеть систему и её вождя,
чем презирать собственную подлость — вытеснение, понимаешь).
Абсолютная
власть — это мечта совинтеллигенции, нашедшая одно из своих отражений в
«Мастере и Маргарите»; помимо прочего, именно поэтому роман стал культовым для
совинтеллигенции (а «Записки покойника», где этому слою было явлено зеркало, —
не стал). Сводить суть системы к личности одного человека — в этом есть нечто и
от социальной шизофрении, и от инфантилизма, не говоря уже о профессиональной
несостоятельности.
Можно
было бы отметить и массу иных несуразностей, ошибок и фальсификаций «наносчиков
мусора» на могилу Сталина, но какой смысл копаться в отравленных ложью и
ненавистью, замешанной на комплексах и фобиях, мозгах? Интереснее разобрать
другое: причины ненависти к Сталину, страха перед ним целых слоёв и групп у нас
в стране и за рубежом, страха и ненависти, которые никак не уйдут в прошлое, а,
напротив, порой кажется, растут по мере удаления от сталинской эпохи. Как
знать, может это и есть главная Военная Тайна советской эпохи, которую не дано
разгадать буржуинам и которая висит над ними подобно «дамоклову мечу»?
Нередко
говорят: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». На самом деле
человека в не меньшей степени определяют не друзья, а враги: «Скажи мне, кто
твой враг, и я скажу тебе, кто ты». Поразмышляем о Сталине сквозь призму
ненависти к нему и страха перед ним его врагов и их холуёв.
Отношение
к лидерам: царям, генсекам, президентам, — интересная штука в силу своей, по
крайней мере, внешне, парадоксальности. В русской истории было три крутых
властителя — Иван Грозный, Пётр I и Иосиф Сталин. Наиболее жестокой и
разрушительной была деятельность второго: в его правление убыль населения
составила около 25% (народ мёр, разбегался); на момент смерти Петра казна была
практически пуста, хозяйство разорено, а от петровского флота через несколько
лет осталось три корабля. И это великий модернизатор? В народной памяти Пётр
остался Антихристом — единственный русский царь-антихрист, и это весьма
показательно. А вот Иван IV вошёл в историю как Грозный, и его время в XVII в.
вспоминали как последние десятилетия крестьянской свободы. И опричнину в народе
практически недобрым словом не поминали — это уже «заслуга» либеральных
романовских историков. Сталин, в отличие от Петра, оставил после себя великую
державу, на материальном фундаменте которой, включая ядерный, мы живём до сих
пор, а РФ до сих пор числится серьёзной державой (пусть региональной, но без
сталинского фундамента нас ожидала и ожидает участь сербов, афганцев и
ливийцев, никаких иллюзий здесь питать не надо).
Парадокс,
но из трёх властителей Пётр, несмотря на крайнюю личную жестокость и провальное
царствование, любим властью и значительной частью интеллигенции. Ему не
досталось и десятой доли той критики, которую либеральная историография и
публицистика обрушила на головы Ивана Грозного и Иосифа Сталина. Грозному царю
не нашлось места на памятнике «Тысячелетие России», а Пётр — на первом плане.
Что же такого делал Пётр, чего не делали Иван и Иосиф? Очень простую вещь:
позволял верхушке воровать в особо крупных размерах, был либерален к «проказам»
именно этого слоя. За это и любезен власти (портрет Петра I в кабинете
Черномырдина очень символичен) и отражающему её интересы, вкусы и предпочтения
определённому сегменту историков и публицистов. Иван Грозный и Сталин были
жестки и даже жестоки по отношению, прежде всего, к верхушке. «Проклятая каста!»
— эти слова сказаны Сталиным, когда он узнал о том, что эвакуированная в г.
Куйбышев номенклатура пытается организовать для своих детей отдельные школы.
Всю
свою жизнь у власти Сталин противостоял «проклятой касте», не позволяя ей
превратиться в класс. Он прекрасно понимал, как по мере этого превращения
«каста» будет сопротивляться строительству социализма — именно это Сталин и
имел в виду, когда говорил о нарастании классовой борьбы по мере продвижения в
ходе строительства социализма. Как продемонстрировала перестройка, вождь
оказался абсолютно прав: уже в 1960-е годы сформировался квазиклассовый теневой
СССР-2, который в союзе с Западом и уничтожил СССР-1 со всеми его достижениями.
При этом реальное недовольство населением было вызвано СССР-2, т.е. отклонением
от модели, но заинтересованные слои провернули ловкий пропагандистский трюк:
выставили перед населением СССР-2 с его изъянами, растущим неравенством,
искусственно создаваемым дефицитом и т.п. в качестве исходной проектной модели
СССР-1, которую нужно срочно «реформировать».
В
советское время, как при жизни Сталина, так и после его смерти, вождя
ненавидели главным образом две властные группы (и, соответственно, связанные с
ними отряды совинтеллигенции). Во-первых, это та часть советской элиты, которая
была заряжена на мировую революцию и представители которой считали Сталина
предателем дела мировой революции или, как минимум, уклонистом от неё. Речь
идёт о левых-глобалистах-коминтерновцах, для которых Россия, СССР были лишь
плацдармом для мировой революции. Им, естественно, не могли понравиться ни
«социализм в одной, отдельно взятой стране» (т.е. возрождение «империи» в
«красном варианте»), ни обращение к русским национальным традициям, на которые
они привыкли смотреть свысока, ни отмену в 1936 г. празднования 7 ноября как
Первого дня мировой революции, ни появление в том же 1936 г. термина «советский
патриотизм», ни многое другое.
Показательно,
что уже в середине 1920-х годов Г. Зиновьев, «третий Гришка» российской истории
(знали бы те, кто нумеровал, каким ничтожеством по сравнению даже с третьим
окажется четвёртый), аргументировал необходимость снятия Сталина с должности
генсека тем, что того «не любят в Коминтерне», а одним из главных критиков
Сталина в 1930-е годы был высокопоставленный коминтерновский функционер О.
Пятницкий.
Вторую
группу сталиноненавистников можно условно назвать «советскими либералами». Что
такое «либерал по-советски»? Разумеется, это не либерал в классическом смысле,
да и вообще не либерал — даже низэ-э-энько-низэ-э-энько не либерал. Советский
номенклатурный либерал — занятный штемп: это чиновник, который стремился
потреблять больше, чем ему положено по жёстким правилам советско-номенклатурной
ранжированно-иерархической системы потребления, а потому готовый менять власть
на материальные блага, стремящийся чаще выезжать на Запад и сквозь пальцы
глядящий на теневую экономику, с которой он всё больше сливается в социальном
экстазе.
В
наши дни это называется коррупция, но к совсистеме этот термин едва ли
применим: коррупция есть использование публичной сферы в частных целях и
интересах. В том-то и дело, однако, что в совреальности не было юридически
зафиксированного различия между этими сферами, поскольку не было частной сферы
— «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». Речь вместо коррупции должна идти о
подрыве системы, который до поры — до времени (до середины 1970-х годов, когда
в страну хлынули неучтённые нефтяные доллары) носил количественный характер.
Таким
образом, правильнее говорить о деформации системы. Вот эти деформаторы и
ненавидели Сталина больше всего, поскольку номенклатурное и
около-номенклатурное ворьё понимало, что при его или сходных порядках возмездия
не избежать; поэтому так опасалось прихода к власти неосталиниста А. Шелепина,
поставило на Л. Брежнева — и не проиграло. Именно при «герое Малой земли»
возрос теневой СССР-2 (не теневая экономика, а именно теневой СССР, связанный
как со своей теневой экономикой, так и с западным капиталом, его
наднациональными структурами, западными спецслужбами), но тень при Брежневе
знала своё место, выжидая до поры, а с середины 1970-х годов, готовясь к
прыжку, а вот при Горбачёве она заняла место хозяина, уничтожив фасадный
СССР-1.
Реальный
СССР в начале 1980-х годов напоминал галактическую империю из азимовской
«Академии» («Foundation») — благополучный фасад при изъеденных внутренностях.
Только у СССР, в отличие от империи, не оказалось математика Селдена с его
планом — у нас был «математик»-гешефтматик Б. Березовский и этим всё сказано.
Но
вернёмся к сталинофобии. Она довольно чётко кореллирует с потребленческими
установками, с установками на потребление как смысл жизни. Символично, что один
из «ковёрных антисталинистов» заявил в телеэфире: национальную идею можете
оставить себе, а мне дайте возможность потреблять. Может ли такой тип не
ненавидеть Сталина и сталинизм? Не может. Сталинизм — это историческое
творчество, установка на творчество как цель и смысл жизни, СССР был
творческим, высокодуховным проектом, что признают даже те, кто Советскому Союзу
явно не симпатизирует. Показательна в этом плане фраза, сказанная бывшим
министром образования А. Фурсенко о том, что порок (sic!) советской школы
заключался в том, что она стремилась воспитать человека-творца, тогда как
задача эрэфовской школы — воспитать квалифицированного потребителя. Это,
выходит, и есть национальная, а точнее, групповая идея, поскольку у потребителя
и «потреблятства» нет национальности, главное — корыто, а кто его обеспечит,
свои или чужие, дело десятое, главное, чтоб было куда хрюкальник воткнуть.
Символично
также следующее. Тот самый персонаж, который требовал для себя «праздника
потребления», высказывался и в том смысле, что если земли к востоку от Урала
сможет освоить мировое правительство, то пусть оно и возьмёт их. Так
потребленческая установка антисталинизма совпадает с глобалистской — это две
стороны одной медали. Так прочерчивается линия от антисталинизма к
смердяковщине, т.е. к русофобии. Социальный мир антисталинистов — это
глобальный «скотный двор», главная цель которого — обеспечивать потребление под
руководством и надзором мирового правительства. Сталин трижды срывал
строительство такого мира на русской земле, именно за это его и ненавидят
антисталинисты. Всё прозаично, разговоры же о свободе, демократии, «советском
тоталитаризме» бывших советских карьеристов и стукачей никого не могут
обмануть.
Парадоксальным
образом ими оказалась часть левых (условно: «троцкисты», левые глобалисты) и
часть правых (условно: «бухаринцы»). В этом плане становится ясно, что
«троцкистско-бухаринский блок» — это не нарушение здравого смысла, а
диалектическая логика, которую Сталин, отвечая на вопрос, как возможен
лево-правый блок, сформулировал так: «Пойдёшь налево — придёшь направо. Пойдёшь
направо — придёшь налево. Диалектика».
Страх
позднесоветской номенклатуры перед Сталиным — это страх «теневого СССР» перед
исходным проектом, страх паразита перед здоровым организмом, перед возмездием с
его стороны, страх перед народом. После 1991 г. этот страх обрёл новое,
откровенное, а не скрытое, классовое измерение, которое, как демонстрируют
время от времени кампании десталинизации, делает этот страх паническим,
смертельным»
|
